"Темная сторона благодати" Рональд Данн 2-я часть

Бывают в жизни времена, когда все идет исправно и гладко: вы точно знаете во что веруете, и у вас нет ни капли сомнений. Но вдруг обстоятельства поворачиваются таким образом, что вы сталкиваетесь с не менее очевидными, но прямо противоположными фактами. И если вы хотите сохранить вашу веру, вам необходимо каким-то образом примирить непримиримое.

Молчание небес

Когда долгожданное, горячо молимое чудо не происходит, когда нас никто ни от чего не избавляет, нас начинает мучить, лишая покоя и сна все тот же стародавний вопрос «почему?».

Альбер Камю выразил желания многих, когда сказал: «Я хочу, чтобы мне все было объяснено, или я не хочу ничего. И разум бессилен, когда он слышит, как вопиет сердце. И ум, который движим этой настойчивостью, ищет и не находит ничего, кроме противоречий и бессмыслицы… Если бы только хотя бы один человек мог сказать: «Мне все ясно», тогда все были бы спасены».

Давайте посмотрим правде в глаза: жизнь — штука несправедливая. Наш мир преисполнен несправедливости. Каждый день мы сталкиваемся с мелкими силами и вселенской мощью человеческого существования, этими «темными тайнами жизни». Мы не можем не задаваться вопросом, почему все происходит именно так, а не иначе. «Такое простое слово «почему» — это не поток речи, не фраза; оно состоит всего лишь из шести букв, однако оно способно нанести смертельную рану человеческой душе». Этот вопрос печален, неизбежен и в то же время обычен.

Задавая его, вы не открываете Америки, он был отлично знаком страждущим всех времен, он был их заклятым врагом. В псалме 36 автор говорит о «ревности злодеям и зависти делающим беззаконие», о «ревности успевающим в путях своих, людям лукавящим». А в псалме 72 псалмопевец восклицает: «Я позавидовал безумным, видя благоденствие нечестивых».

Сколько раз я служил на похоронах молодых христиан, прекрасных отцов и матерей, которые были вырваны из жизни внезапно и жестоко. Сколько раз я задумывался над правильностью этого мира, где столько злых и бессердечных людей остаются жить невредимыми, не зная горя.

В 1972 году я подарил своей жене на Рождество золотые часы. На крышке была выгравирована надпись: «Дорогой Кай, с любовью, 1972 “Замечательный год”».

Тогда я еще не знал, что это будет наш последний замечательный год на довольно долгое время.

В начале 1973-го у нашего пятнадцатилетнего сына Ронни ни с того ни с сего, как нам тогда показалось, начались перепады в настроении. Он очень изменился, стал другим человеком. В школе его дела пошли “под гору”, он сделался угрюмым и непредсказуемым. Сегодня он чувствовал себя счастливейшим на свете, а назавтра вдруг становился злобным, неразговорчивым, раздражительным и грубым; но на следующий же день корил себя за свое вчерашнее поведение.

Мы ломали голову, что же случилось и что на самом деле творится с нашим сыном. Сначала я подумал, что у него духовные трудности, но в течение последующих трех лет, невзирая на наши непрестанные молитвы и все усилия, которые мы прилагали, положение только ухудшалось.

После попытки самоубийства мы поместили его на две недели в психиатрическую лечебницу на обследование. Ему поставили диагноз «маниакальная депрессия», т. е. расстройство в поведении, вызванное химическим дисбалансом в крови, что и делало его глубоко несчастным и подавленным. Болезнь его была биполярной, что означало, что настроение его колебалось между радостной приподнятостью и мрачным отчаянием.

Врач прописал ему новое чудодейственное лекарство литиум, а также стелацин и элавин. Ронни сразу же стало намного лучше. Одно из моих самых ярких и счастливых воспоминаний — момент, когда он понял, что не его вина в том, что он так себя ведет, что причина тому — его болезнь.

Воодушевленные осознанием того, что диагноз поставлен и исцеление возможно, мы с Кай молились с большой верою. У нас не возникало сомнений в том, что Господь спасет нашего мальчика. Нам казалось, что мы услышали от Бога это обетование. Я знал, что в один прекрасный день Ронни пойдет по моим стопам, станет пастором и посвятит свою жизнь служению Богу. Кошмар был позади. Это был август 1975.

Три месяца спустя, в День благодарения, Ронни покончил с собой.

Доктор предупреждал нас, что больные этой болезнью зачастую перестают регулярно принимать лекарства, как только начинают чувствовать себя хорошо, считая это излишним или попросту забывая принимать их. Однако химический баланс в крови — вещь настолько деликатная, что пропуск даже одной дозы может привести к трагическим последствиям. Каждое утро Кай давала ему дневную норму таблеток с собой в школу (ему не разрешалось приносить туда целую баночку). Несколько раз, разбирая грязное белье, она находила лекарство забытым в кармане рубашки.

Холодным серым декабрьским днем друзья и родственники собрались у серого гроба, чтобы похоронить то, что осталось от восемнадцати лет смеха и слез, трехколесных велосипедов и бейсбольных бит, боли и надежды, детских шортиков и уроков вождения. Когда гроб скрылся в могиле, вместе с горстью земли я бросил туда всю свою прежнюю жизнь легких ответов и незаданных вопросов, кроме одного единственного — «почему?». Я до сих пор пытаюсь избавится от него.

Помимо естественной при данных обстоятельствах боли невосполнимой утраты, прошедшие через подобные несчастья люди несут на себе двойной груз переживаний: им приходится бороться не только со своими истерзанными чувствами, но и с осознанием собственной вины и неспособности предотвратить самоубийство дорогого им человека.

Известный психиатр Сью Чанс после того, когда ее сын лишил себя жизни, написала такие горькие слова: «Меня тогда неотвязно преследовала одна мысль: «Чтобы действительно ощутить себя неудачником в жизни, нужно пройти через самоубийство собственного ребенка». Это ужасно — потерять свое дитя, и я искренне сочувствую всем родителям, которых постигло это горе, но то чувство вины, которое гложет вас за то, что вы не смогли «вовремя» вызвать врача, что не сумели уберечь его от рака или пьяного водителя, не идет ни в какое сравнение с разъедающим душу жестоким пониманием того, что ваш ребенок не выдержал жизни, которую вы ему подарили».

Но кроме всего этого было нечто такое, что делало смерть Ронни еще более невыносимой для меня. Дело в том, что несколько моих близких друзей тоже ощущали на себе трудности переходного возраста своих чад, у некоторых дети были даже арестованы за употребление наркотиков. Связанные общими переживаниями, наши семьи образовали своеобразное братство, союз людей, молящихся друг за друга с верою, что Господь вознаградит нас за рвение и внемлет нашим мольбам.

Ронни оказался единственным, кому это не помогло. Создавалось впечатление, что в то время как Бог улаживал дела наших друзей, на наши молитвы Он не обратил никакого внимания. Признаюсь откровенно, мне было очень тяжело радоваться вместе с другими родителями, когда их блудные дети возвращались под отчий кров. Однажды я даже не поднял трубку, потому что знал: это звонит мой друг, чтобы сообщить мне, что их мальчик вернулся домой. Я не желал слышать о спасении чужого сына.

Поначалу я пытался быть «духовным» и «побеждающим». Я старался не задавать Богу вопросов. Я «за все благодарил», я воздавал «хвалу Господу», как примерный католик воспевает «Аве Мария» или язычник совершает обряды умилостивления своего божества. Но дни перетекали в недели, недели — в месяцы, и я знал, что Ронни никогда не вернется домой. Я чувствовал себя обманутым и преданным. А когда шок от случившегося, который немного притуплял мою боль, прошел и я отчетливо ощутил реальность смерти, она накрыла меня тяжелым черным туманом. И тогда весь мой доселе сдерживаемый гнев, вся моя горечь и обида вырвались наконец наружу в отчаянном вопле: «Почему, о Боже?!», и это походило скорее на обвинение и упрек, нежели на простой вопрос. В древнееврейском языке слово «почему», наиболее часто употребляемое в псалмах, обозначает «вопль одновременно и горечи, и протеста, в него вкладывается вся суть страданий человека, который представляет их Богу на рассмотрение. Это слово содержит в себе несколько вопросов: для чего, по какой причине и до каких пор Господь будет молчать. Подразумевается также, что эти страдания несправедливы».

Но на все мои вопли, мольбы и угрозы я получил в ответ лишь гробовое молчание, вызывающее трепет и безмолвие небес.

Я твердо убежден, что скорбь и страдания — вещи глубоко интимные, поэтому я воздерживаюсь описывать здесь все подробности того ада, через который мне пришлось пройти. Я вовсе не похваляюсь своим горем в надеже снискать ваше сочувствие. В том, что я испытал, нет ничего уникального и неповторимого. Очень многие терпели поражение в подобных и более тяжких битвах. Так зачем же я вообще затеял рассказывать эту историю? Думаю, я это сделал и для самого себя, и, не в меньшей степени, для вас.

Вильям Миллер очень точно подметил один важный момент: «Потребность во что бы то ни стало получить хоть какой-нибудь ответ в человеке настолько сильна, что, если нам не будет дано конкретное заключение, разумное объяснение или причина того, о чем мы спрашиваем, мы придумаем их сами. Возможно, они не будут иметь никакого смысла в глазах стороннего наблюдателя, но они утолят нашу собственную жажду. По правде говоря, большинство так называемых «ответов», которые изобретают люди посредством умозаключений и рассуждений, на деле является не более чем эвфемизмом или банальностью. Так или иначе, но они удовлетворяют наше желание все объяснить, а потому помогают нам быстрее смириться с утратой».

Наше поколение живет по девизом: «Люди имеют право знать». Мы требуем объяснения всему и вся. Конфиденциальность является пережитком.

Однако в то время как журналисты, законодатели и всевозможные прорицатели живут и действуют по этим принципам, Господь следует Своим. Он опирается не на «право знать», но на «потребность знать».

Так что же такого сверхъестественного, таинственного и целительного в понимании причин происходящего? Приведу вам несколько аргументов.

Почему существует добро?

По мере развития цивилизации на смену обрядам и алтарям пришли наука и техника. Мы обожествили машины и доверились им безоглядно. Но со временем мы пришли к печальному заключению, что машины тоже не безупречны и могут ошибаться. Они ломаются, а с ними рушится и наше доверие.

В попытке восстановить утраченную власть над собственной жизнью мы вновь вернулись к забытым обрядам и алтарям (не обязательно именно к христианским), а некоторые — даже к молитве и вере. Для многих людей молитва и вера не являются средством исполнения Божьей воли, они лишь инструменты для управления собственной жизнью. Успешное с ними обращение, по нашим представлениям, дает нам возможность отрешиться от перипетий земного существования, и нередко методы, к которым мы прибегаем в желании использовать эти орудия в свою пользу, немногим отличаются от методов первобытного человека.

Все дело в том, что мы требуем, чтобы мир был полон порядка и подвластен контролю. Любое событие должно иметь логическое объяснение. Если не заводится машина, значит, кончился бензин или сел аккумулятор. Если в доме погас свет, значит, либо неполадки на линии, либо мы не оплатили счет. В случае, если мы никак не можем выздороветь, шаман или религиозный целитель проницательным взглядом определит, что истинная причина нашей болезни — тайный грех или маловерие.

Нам необходимо логическое объяснение, стройное и обоснованное, без сучка и задоринки. Жизнь — это не просто игрушка в чьих-то неведомых потусторонних руках, не просто бессмысленная вспышка в глубинах вселенной. Наше существование или смерть не зависит от переменчивой фортуны. И такой взгляд на мир придает нам уверенности в завтрашнем дне и предохраняет нас от безумия. Но безответное «почему?» угрожает разрушить наш карточный домик, столь прочный на вид.

И еще один момент. Если бы мы нашли логическое объяснение происходящему, мы могли бы предотвратить повторение трагедии. Зачем этому кошмару случаться вновь, тем более снова с нами? Чуть позже мы разберем случай, описанный в Евангелии от Иоанна, когда Иисус исцелил слепого. Если вы помните, ученики тогда спросили Христа, чьи грехи навлекли на этого человека такой страшный недуг: родительские или его собственные. Меня всегда занимало, что побудило их задать подобный вопрос. Должно быть, за ним стояло нечто большее, чем простое богословское любопытство. Возможно, у них в голове мелькнула мысль, что если бы они узнали, какой грех может вызвать у человека слепоту, то смогли бы избежать его в будущем. И уж от чего — от чего, а от слепоты они были бы надежно застрахованы.

Быть может, действительно, наше страстное желание знать причины происходящего продиктовано лишь нашим страхом, что подобное может произойти и с нами. У меня нередко создавалось впечатление, что зачастую, когда люди молятся о чьем-нибудь исцелении, на деле они молятся о своем собственном. Мы как бы устраиваем проверку: если Господь дарует выздоровление этому несчастному, возможно, Он так же поступит и со мной. Это поддерживает нашу надежду на то, что мы можем слегка оттянуть наступление неминуемого. Вся наша жизнь держится на этой молитве.

Возможно, именно об этом думали друзья Иова, когда утешали его. Варрен Вирбс пишет, что состояние Иова угрожало их душевному спокойствию: «То, через что ему пришлось пройти, ставило под сомнение обоснованность их такой гладкой и ясной теологии… То, что случилось с Иовом, вполне могло произойти и с ними самими! Их не очень-то беспокоил Иов со всеми своими неприятностями. Их главной заботой было не просто утешить страдающего человека, а избавиться от проблемы как таковой».

Люди, подобные Иову, вызывают у окружающих чувство неловкости. Непрестанные муки этих несчастных ведут к сбою в нашей безупречной богословской машине и заставляют выдумывать объяснения неполадкам, изобретать исключения из правил. И на это у нас фантазии хватает.

Спрашивая «почему?», мы стремимся обрести душевное равновесие. Вопрос «почему именно я?» предполагает, что допущена несправедливость, требующая исправления. «Вопрос «почему именно я?» делает упор на случайность всей ситуации, на некую нечестность по отношению к нам. Он помещает человека в пучину хаоса».

Практически никто не спрашивает себя: «А почему не я?» Некоторые, может быть, приходят к этой мысли, но чуть позже, не в самом начале. Какое бы несчастье с нами не приключилось, мы его, конечно же, не заслужили; мы просто случайно проходили мимо, и нас настигла шальная пуля. Когда с нами происходит что-нибудь хорошее, мы не терзаем себя лишними вопросами, нет, — это бывает только в случае несчастья. Врач-психиатр М. Скотт Пекк подметил следующую особенность: «Странное дело. Сколько раз мои пациенты и знакомые задавали мне один и тот же вопрос: «Доктор Пекк, почему в мире существует зло?» И никто за все эти годы не спросил меня: «Почему в мире существует добро?».

Мы никогда не подвергаем сомнению хорошие события, только плохие. Мы не поражаемся, насколько благ Господь, мы принимаем это как должное. Несчастья нас удивляют, а удачи нет.

И хотя обретение заветного ответа на это сакраментальное «почему?» ничего уже не исправит, оно, по крайней мере, восстановит наше уязвленное чувство справедливости, которая, как мы верим — или, скорее, отчаянно желаем верить — заложена в саму основу Божьего творения. Ведь если мир действительно создан Богом, то он должен покоится на принципах справедливости и равенства. Это было бы логично. «В конце концов, — пишет Джеймс Креншоу, — тот, кто повелел этому миру быть, обладает достаточным запасом силы, чтобы сохранять его в порядке и равновесии. Недаром мудрецы разных эпох вновь и вновь возвращались к идее неразрывной связи творения и справедливости».

Верить во всемогущего и вселюбящего Бога — значит верить в то, что Он участвует во всем происходящем, но, когда вдруг случается что-то плохое, Его светлый облик немного меркнет.

Если Бог — Владыка мира, мы вынуждены признать, что именно Он сделал так, чтобы это произошло, или позволил этому произойти, что подразумевает, что в обоих случаях Он мог это предотвратить. И для страждущего разницы между двумя нюансами нет никакой. Мы вторим Аврааму: «Судия всей земли поступит ли неправосудно?» (Быт. 18: 25) или Гедеону: «Если Господь с нами, отчего постигла нас все это?».

В своей книге «Когда боги молчат» Корнели Миско пишет об ужасах Освенцима и задает леденящий душу вопрос: «Человек может по-прежнему «верить» в Бога, Который позволил всему этому случиться, но как он после этого может с Ним разговаривать?».

Пережив опустошительную трагедию, пытаясь собрать воедино осколки нашей веры, мы вызываем Бога на ковер и требуем от Него объяснений — и пусть Он только попробует не предоставить нам достаточно веских обоснований того, что сделал! Но мы забываем, что Бог — это Бог, и Он не обязан отчитываться перед нами за Свои поступки.

И наконец, наш последний и, пожалуй, самый обоснованный повод задаваться вопросом «почему?»: мы не можем жить в догадках. Этот компьютеризированный, «телевидеонизированный» век провозгласил, что никаких тайн больше нет, они просто недопустимы. Все в этом мире должно быть разобрано на части, отправлено на рентген, сфотографировано, идентифицировано и классифицировано. Когда мы задаем свой привычный вопрос, все, что нам нужно, — это получить простое, незатейливое объяснение случившемуся, чтобы не ломать себе голову над какими-то досадными загадками.

Поэтому неудивительно, что такой небывалой популярность пользуется движение сторонников «евангелия процветания». Оно предлагает простой ответ на любой вопрос и легкое решение сложнейших задач. Мы освобождаемся от столь обременительной обязанности — мыслить самостоятельно. Мы приходим на все готовенькое. Люди требуют ответов, требуют гарантий, им нужен вождь, исполненный уверенности, который скажет: «А я все знаю, и я вам объясню!». Воля и власть Божьи пойманы, как бабочка в сачок, тем, «кто знает, что здесь к чему», и помещены в рамки нехитрой инструкции для пользователя: «Нажми, потяни — щелк — ответ получи!»

Но тайна остается. И, как сказал Габриэль Марсель, «странно как-то получается, но, похоже, именно страдания способны привнести в нашу жизнь духовный смысл и менно потому, что таят в себе бездну непостижимого и неразгаданного».

Захлопнутая дверь

Но однажды, когда я мучительно боролся со своими переживаниями, меня вдруг посетила мысль: «А что, если я задаю неверный вопрос?» Эта мысль не давала мне покоя: ответа на вопрос «почему?» не существует вообще, потому что это не правомерный вопрос. Глупо надеяться отыскать правильный ответ на неправильный вопрос, а, по моему глубокому убеждению, мы именно этим и занимаемся.

Я потратил многие месяцы, проштудировал от корки до корки всю Библию и другие самые разные источники в поисках спасительных объяснений. У меня набралось их с десяток. Но, даже имея десять возможных вариантов ответа, мой вопрос так и оставался вопросом. Точнее, более верным будет сказать, что ни один из доводов не был в полной мере исчерпывающим. Боль не унималась.

Недавно я беседовал с одним отцом, чей сын погиб при трагических обстоятельствах. Оглядываясь назад, на то, что произошло тогда и каковы оказались последствия, он обнаружил, что нет худа без добра: несколько его родственников пришли к Христу.

«Но этого мало! — воскликнул он вдруг. — Этого мало!»

Кто вправе спорить с этим человеком? Что может утешить несчастную мать, чья дочь была изнасилована и убита? Только возвращение ее девочки домой живой и невредимой. Можно возражать, и не без оснований, на то, что смерть ребенка способна послужить во славу Господу, но простим раздавленных горем родителей за их горький упрек: «Пусть Бог зарабатывает Себе славу в другом месте! Верните нам наше дитя!» Я надеюсь на это прощение, поскольку и с моих уст слетали эти слова.

Я уверен, что, когда мы сами шагнем в вечность и пелена неведения спадет с аших глаз, мы согласимся со всем, что совершил в нашей жизни Господь. «Да, — скажем мы, — это было действительно к лучшему. Теперь я это понимаю». Мы будем довольны и не станем жаловаться и роптать. Однако по эту сторону бесконечности один маленький ответик стоит дюжины ответов на небесах.

Следовательно, «почему?» — вопрос неверный, поскольку он в конце концов ничего не решает. Поэтому когда окружающие в порыве искреннего желания утешить нас начинают навязывать нам свои объяснения, мы можем остановить их словами древнего страдальца: «Как же вы хотите утешать меня пустым? В ваших ответах остается одна ложь» (Иов 21: 34).

К. С. Льюис делится результатами своих поисков недостижимого ответа: «Так где же Бог? Больше всего меня беспокоит следующее: когда вы счастливы, очень счастливы и не ощущаете острой потребности в Боге, стоит вам обратиться к Нему со словами благодарности и хвалы, как вы будете приняты Им с распростертыми объятиями. Но как только вы оказываетесь в беде, когда у вас не осталось никакой надежды, пойдите к Нему, и что будет? Дверь захлопнется у вас перед носом, и вы услышите, как один за другим запираются засовы. А затем — тишина. Вам остается только развернуться и уйти».

Наша ошибка заключается не в том, что мы не находим верных ответов, а в том, что мы задаем неверные вопросы.

Но по мере того, как углубляются наши знания о Боге и укрепляются наши с Ним отношения, мы начинаем больше доверять Ему; а чем больше мы Ему доверяем, тем меньше становится наше желание все понять. Осознав эту простую истину, мы можем обрести, наконец, долгожданный покой.

Иными словами, не Бог в ответе за то, в каком состоянии пребывает человек, но скорее, человек может быть спасен великими делами Божьими, в которых проявляются Его милость и Его могущество. И это ключевой момент истории со слепцом: здесь требуются не ответы на вопросы, а конкретные действия.

«К человеку нельзя относиться как к ростому орудию в руках Божьих, ибо он является живым проявлением милости Господней. Человеческие страдания — это не повод и не специально приготовленная почва для сотворения чуда, хотя, если мы посмотрим на вещи с божественной точки зрения, мы вынуждены будем признать существующую зависимость всех и вся от воли Божьей».

Таким образом, вопрос по-прежнему остается без ответа, поскольку главным становится не то, откуда все это свалилось нам на голову, а то, что же теперь делать. Более важным становится не просто обнаружить и вскрыть наши переживания, но увидеть, как Господь действует среди этого хаоса. Филипп Янси очень верно отметил: «В Библии главный акцент ставится не на попытки заглянуть в прошлое в надежде выявить, причастен ли к нашим страданиям Бог, чтобы немедленно обвинить Его в этом… Скорее, Писание призывает нас смотреть вперед в ожидании того, как Господь разберется с трагическим, на наш взгляд, положением вещей».

Христос отвечал Своим ученикам: «Сей человек рожден слепым». Это непреложный факт. Старания понять, почему так произошло, ни к чему не приведут.

И данная мысль еще более усилена в Евангелии от Луки: «В это время пришли некоторые и рассказали Ему о Галилеянах, которых кровь Пилат смешал с жертвами их. Иисус сказал им на это: думаете ли вы, что эти Галилеяне были грешнее всех Галилеян, что так пострадали? Нет, говорю вам; но если не покаетесь, все так же погибнете. Или думаете ли, что те восемнадцать человек, на которых упала башня Силоамская и побила их, виновнее были всех живущих в Иерусалиме? Нет, говорю вам; но если не покаетесь, все так же погибнете» (Лук. 13: 1-5).

Этими словами Христос снимает камень с души многих верующих. Он ясно говорит, что люди, павшие от рук жестоких правителей, подобных Пилату, или погибшие в нелепой катастрофе, подобной той, что произошла в Силоаме, умирают не от руки разгневанного Бога.

Однако, исключив версию о суде Божьем, как причине всех этих несчастий, Христос тем не менее не объясняет, почему все-таки они стали возможными. Не желая вступать в пространные дебаты с окружающими, Господь Иисус говорит им, что Он пришел для того, чтобы исполнить волю Отца Своего. Так что вместо того, чтобы печься о необъяснимых тайнах вселенной, людям следовало бы позаботиться о собственной душе.

Христос не стал отвечать на вопрос о причинах человеческих страданий, потому что это не главное. Главное — это как мы воспринимаем наши несчастья и какие уроки из них извлекаем. Ганс Кюнг пишет: «Христос прекрасно знал о всех людских страданиях, об их боли и скорбях. Но перед лицом довлеющего зла Он не давал ему никаких философских или богословских оправданий, никакой теодицеи… Это не какой-то далекий, зловещий и недосягаемый Бог, это Бог, близкий в Своей непостижимой благости, Который не дает пустых обещаний на будущее и не клянется рассеять поглотившую нас тьму от осознания суетности и тщетности нашего существования. Напротив, среди этой тьмы, суеты и нищеты Он дает нам хрупкую надежду».

«Почему именно я?» — вопрос глупый, поскольку он ничего не решает. Не осознав этого, мы не сможем задать верный вопрос. А этот верный вопрос был задан Самим Иисусом: «Что теперь?» Он преображает наши страдания, превращая их из случайного и необъяснимого стечения обстоятельств в живую и действующую часть единого замысла великого Бога.

«Бог конечной цели»

Вопрос «почему именно я?» сужает наше восприятие действительности исключительно до понимания «несправедливости» наших несчастий. «Он погружает человека в хаос. Он уничтожает в человеке способность к смысленному существованию… Он подразумевает, что человек не только единое целое тело, но и раздробленный мятущийся дух».

Вопрос же «что теперь?» позволяет нам разорвать эти стягивающие нас путы и увидеть самих себя не в качестве беспомощной жертвы, но как объект внимания Божьего. Гельмут Тилике называет Господа «Богом конечной цели». Комментируя ответ Христа на вопрос Его учеников, Тилике пишет: «Это не значит, что Христу нечего сказать. Он просто говорит людям, что они неверно формулируют вопрос… Таким образом, отказавшись отвечать, Христос помогает нам избавиться от постоянных жалоб и неудовольствия по отношению к Богу, а также от того вреда, который тем самым мы наносим себе… Он учит нас задавать осмысленные вопросы. Он учит нас не спрашивать «почему?», но спрашивать «для чего?».

Вопрос «что теперь?» выводит нас из транса, в который погружает нас жалость к самим себе. Люди — это существа эгоистичные, все их интересы сводятся исключительно к собственной персоне. Мы сами себе точка отсчета и система координат. Мы создали новые небеса и новую землю, а себя поместили в самый центр, и эта «эгоцентричная структура» ограничивает наше мышление рамками нашей личной маленькой вселенной.

Волна жалости к самим себе захлестывает нас и разбивает вдребезги. Она обволакивает сознание и искажает наше восприятие — себя, окружающих, Бога. Жалость к самому себе делает человека озлобленным, желчным и циничным.

В связи с этим небезынтересно будет обратиться к опыту, который в сражениях с вопросом «почему именно я?» приобрел заболевший раком Джори Грэм: «Для того чтобы не впасть в хроническую депрессию и не испытывать гнева от собственного бессилия, нам нужно отказаться от тщетных попыток отыскать наконец ответ на вопрос «почему именно я?» и смириться с тем, что у нас обнаружен рак: «Да, я болен. Что теперь делать?» Столь решительный шаг придаст осмысленность и значимость остатку нашей жизни, невзирая на физическую боль, разочарования и страх».

Когда мы спрашиваем: «Что теперь?», мы переносим свое внимание с самих себя на Бога и на то, что Он собирается совершить в нашей жизни. А Он действительно собирается кое-что совершить. Но нам никогда не увидеть этого, если наши глаза будут обращены на самих себя.

Вопрос «что теперь?» не только спасает нас от погружения в пучину жалости к самим себе, он еще и дает нам что-то, на что можно надеяться. «Что теперь?» означает, что мы все еще движемся, развиваемся, растем. Иными словами, у нас есть будущее. А значит, наша жизнь еще может наладиться. И это очень важно, ибо нет ничего более беспросветного, чем будущее, которое никогда не будет лучше прошлого, нет ничего более безнадежного, чем уверенность в том, что лучшее в жизни уже позади, что какой бы хорошей ни казалась нам эта жизнь, какие бы хорошие события ни происходили в ней, лучше, чем раньше, она не станет.

«Буду еще славить Его!»

Псалом 41 от первой до последней сроки пропитан горем и отчаянием. Рей Стедман назвал этот псалом «блюзом царя Давида». Но в двенадцатом стихе автор говорит: «Уповай на Бога; ибо я буду еще славить Его» (выделение мое — Р. Д.). Бывают времена, когда мы не можем славить Бога. Мы пытаемся, но не в силах произнести ни слова. Нам так плохо, что мы не можем ни воздавать хвалу Господу, ни молиться, ни даже верить.

Но не всегда нам пить из горькой чаши. Бог обязательно поступит с нами так же, как Он поступил с Моисеем и народом Израилевым в пятнадцатой главе книги Исхода. По пути из Египта они пришли к месту, называемому Мерра. И называлось оно так, потому что вода там была горька. Народ тогда возроптал на Моисея, но тот «возопил к Господу, и Господь показал ему дерево, и он бросил его в воду, и вода сделалась сладкою» (Исх. 15: 25).

А потом Бог привел их в Елим, и «там было двенадцать источников воды [по источнику на каждое колено Израилево] и семьдесят финиковых дерев [по дереву на каждого старейшину]; и расположились там станом при водах» (Исх. 15: 27).

И, кстати говоря, Елим находился меньше чем в пяти милях от Мерры. Сегодня — Мерра, завтра — Елим. Сегодня — горечь, завтра — сладость.

Где вы сейчас? В Мерре? Все мы когда-либо делаем там остановку; там, где воды столь горьки, что мы не можем их пить, где то, что еще недавно давало нам сладость и свежесть и что служило нам источником неподдельной радости, стало горьким на вкус и превратилось в камень на сердце. Я твердо знаю, что, если мы обратимся к Богу, возопим к имени Его, Он явит нашему взору то самое древо, которое не увидеть маловерными глазами и пустым без молитвы сердцем, и это древо вернет нашей жизни ее былую сладость. Вопрос «что теперь?» отражает нашу веру в то, что в будущем нас ожидает Елим.

Господь всегда припасает самое лучшее на потом. В великой книге-напоминании «Второзаконие» Моисей освежает память сынов Израилевых и говорит им о том, что даже в самые тяжелые времена Бог всегда желал Своему народу только добра. Он «питал тебя в пустыне манной, которой не знали отцы твои, дабы смирить тебя и испытать тебя, чтобы впоследствии сделать тебе добро» (Втор. 8: 16; выделено мною — Р. Д.).

Ту же весть послал Он плененным вавилонянами через пророка Иеремию: «Ибо так говорит Господь: когда исполнится вам в Вавилоне семьдесят лет, тогда Я посещу вас и исполню доброе слово Мое о вас, чтобы возвратить вас на место сие. Ибо только я знаю намерения, какие имею о вас, говорит Господь, намерения во благо, а не на зло, чтобы дать вам будущность и надежду» (Иер. 29: 10, 11; выделено мною — Р. Д.).

И, конечно, не стоит забывать об Иове: «И возвратил Господь потерю Иова, когда он помолился за друзей своих и дал Господь Иову вдвое больше того, что он имел прежде… И благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние» (Иов 42: 10, 12; выделено мною — Р. Д.).

Когда, наконец, рассеивается облако пыли, взметнувшееся при крушении наших надежд, и мы находим в себе силы спросить: «Что же теперь?», тем самым мы подтверждаем прочность нашей веры в то, что Господь все лучшее сберегает на потом.

Чудеса — повседневная работа Бога

Задавая этот сакраментальный вопрос «что теперь?», мы становимся частью дел Божьих. Давайте вновь обратимся к Евангелию от Иоанна (9: 3): «Иисус отвечал: не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии». Обратите внимание на то, что я выделил слова «это для того». Дело в том, что они выделены курсивом в нашем переводе Библии, что означает, что эти слова были добавлены в текст позднее для большей связности данной фразы при ее прочтении. Иначе говоря, их нет в оригинале. Как нет там и точки в конце третьего стиха. Давайте попробуем заново прочитать эту часть стиха 3 и, как ее продолжение, стих 4: «Но чтобы на нем явились дела Божии, Мне должно делать дела Пославшего Меня, доколе есть день; приходит ночь, когда никто не может делать».

Христос не сказал, что человек сей был рожден слепым, чтобы на нем явились дела Божьи. Он сказал, что человек сей был рожден слепым, точка. Никаких объяснений, никаких комментариев. Далее, для того чтобы явились дела Божии, примемся-ка за работу. И опять, главное здесь не «почему?», а «что теперь?».

И обратите внимание на слово «дела». Что собирается совершить Иисус? Чудо, не так ли? Но Он называет это «делом». То, что для нас чудо, для Христа — дело. Это Его работа, повседневная, привычная работа.

Иоанн утверждает, что сами по себе чудеса исцеления не играют особой роли, главное то, на что они указуют, к ему привлекают внимание и что знаменуют. Христос творил чудеса не потому, что Он пришел творить чудеса. Он пришел, чтобы рассказать людям об Отце, а чудеса были лишь вспомогательным орудием для подачи текста.

Мы должны научиться видеть сверхъестественное в естественном. Мы должны четко усвоить, что восход солнца — это не меньшее чудо, чем воскрешение Лазаря. Оба эти события — дети единого Отца. И порой именно тогда, когда мы думаем, что Господь бездействует, Он как раз делает свое дело. Элизабет Баррет Браунинг, английская поэтесса прошлого века, написала следующее: «Земля полна небес, и каждый куст — в божественном огне, но только тот, кто видит это, снимает обувь, остальные — срывают ягоды».

И последнее замечание: здоровый человек вряд ли мог бы помочь Иисусу в тот день. Для того чтобы явились дела Божьи, нужен был тот, жизнь которого терзало безответное «почему?».

Что же касается меня, признаюсь, я все еще не нашел ответа на свой вопрос. В ответ я по-прежнему слышу лишь гробовое молчание. Но ничего страшного. Я верю Господу.